Главный экономист отдела по управлению активами и пассивами Белгазпромбанка Виктор Савонь задумал немного заполнить пробел, образовавшийся в посещении местечек Беларуси. После долгих раздумий, с какого из них начать, пришел к выводу: со Шклова. И снова самым весомым аргументом стала возможность доехать на поезде: «До Орши – вообще без проблем, а оттуда до Шклова меньше часа. Решено!».
– Два часа на «Ласточке» до Орши, 35 минут ожидания и дизель на Могилев. На перроне в Орше положительные эмоции начались с песочного кольца, посыпанного орехами.
Проехали один из старинных городов Копысь, который когда-то имел Магдебургское право, а теперь стал заурядным поселком (впрочем, это история не только Копыси), Александрию, которая каждый год собирает фестивали, и, наконец, прибыли на железнодорожный вокзал в Шклове. На здании вокзала висела мемориальная плита, извещавшая о том, что на станции Шклов 14 июня 1919 года на митинге выступал М.И.Калинин, приехавший на Западный фронт. Театр начинается с вешалки, а история города – с вокзала...
На площади рядом с вокзалом высилась массивная красная водонапорная башня, украшенная выступающим кирпичным поясом и посматривающая на вокзал стеклянным окном на верхнем ярусе. Ни дать ни взять «Белая вежа» местной прописки, разве что лет так на 800 моложе.
Вроде по карте от вокзала до центра было недалеко, но на деле дорога оказалась не такой близкой.
Под уже теплым солнцем миновал жилые дома по улице Вокзальной, свернул на улицу, названную в честь семидесятилетия Победы, прошел мимо городского стадиона, отгороженного от улицы корпусом с административными помещениями, мимо длинного парка, за которым размещалась автостанция. Справа от улицы вглубь уходили ряды местного рынка, заполненные продавцами и покупателями. Впрочем, торговали не только на лотках рынка, но и с площадки, расположенной через улицу у здания дома культуры.
Свидельств давней истории пока не было видно. Решил посмотреть на план города. План показал, что до ратуши я еще не дошел, а мимо памятника огурцу уже прошел. Ну надо же! А ведь этот памятник – один из символов города! (Шклов – родина сорта «Родничок».) Вернулся назад.
Памятник стоял на площадке у Дома культуры – молодец-огурец в надетом на голову листке в виде фуражки набекрень. Выражение “лица” у огурца было совсем не радостное и не такое уж приветливое. Наверное, чувствовал, что скоро съедят. Может быть, из-за такого выражения единственной натертой до блеска деталью статуи, как обычно бывает с памятниками из бронзы, была ручка корзинки, которую огурец держал в одной «руке». А, возможно, именно так огурец смотрел на рынок через дорогу, где вскоре должны были продавать его соседей по парнику или по грядке.
Чуть ближе к парку, у поперечной улицы, стоял еще один памятник, на это раз с человеческой фигурой, очень знакомой. Подошел поближе. Ба, да это же замечательный советский актер 30-50-х годов Петр Алейников! Неужели он из местных? Актер был изображен в исполнении одного из па, которые он выплясывал в танце из фильма «Трактористы» – «Ты пришла, меня нашла, а я растерялся».
Продолжил путь к ратуше. Улицы проходили то среди деревянных домов, окрашенных в радующие глаз цвета, с причудливой резьбой наличников и с выходящими на улицы узорчатыми сенями с лавками вдоль стен, что придавало местным пейзажам уют; то среди современных кирпичных административных и жилых зданий. В городе есть даже большая гостиница с милым названием «Родничок» (и гостиница в честь огурца названа?).
Еще несколько перекрестков – и показалась ратуша. Площадка возле нее оказалась ограждена забором, за которым стояли отреставрированные торговые ряды. Карта показывала, что где-то здесь располагается музей.
Прошел до конца торговых рядов и увидел, что корпус ратуши составляет с ними одно целое.
Сам корпус ратуши был прямоугольный, в два яруса, с пятью окнами на втором ярусе, под центральным из которых вперед выдавался металлический балкон. Второй ярус с небольшим треугольным фронтоном был накрыт четырехскатной крышей. Из середины крыши вырастала четырехугольная часовая башня с балконом на нижнем ярусе и квадратными часами на верхнем ярусе. Башню венчала четырехскатная крыша поменьше размером, из центра которой в небо уходил острый шпиль с флюгером. Что-то мне подсказывает, что я уже видел подобного вида здание городского магистрата.
Наконец зашел в арку и был удивлен архитектурой сооружения. Весь комплекс был построен в виде четырехугольника с большим внутренним двором. Со внешней стороны по первому этажу шли подобия торговых лавок в виде выходов на балкон – окно и балконная дверь с открытыми ставнями, окно и балконная дверь со ставнями. Первый этаж покрывала крыша с чередующимися сдвоенными мансардными окнами.
Внутренняя сторона представляла собой два уровня вполне современных больших стеклянных окон, что соответствовало современному назначению комплекса – гимназии. Но для этого надо было зайти внутрь, а вот снаружи все выглядело совсем по-другому...
Зашел в школу, спросил, где музей. Меня отвели в другое крыло, где вахтер спросила: а вы договаривались? Тут я понял, что мне нужен другой музей – не школьный, а районный. Объяснили, куда идти. Районный музей располагался почти рядом, чуть в стороне от перекрестка, с угла которого глядели друг на друга мемориал погибшим воинам в Великой Отечественной войне и белый златоглавый собор, очень высокий и большой. Собор и музей разделяла улица с широкой пешеходной зоной, но оставалось место и для автомобильного транспорта.
За мемориалом павшим оказалась аллея героев с черными обелисками, на одной стороне которых были выгравированы звезды Героев Советского Союза, а на другой – портреты самих героев. В начале аллеи стоял самый настоящий танк, а посередине, вдаваясь корпусами в территорию гимназии, – настоящие БТР и БМП – в память воинов–интернационалистов.
В конце же аллеи между двумя пограничными столбами лежал камень в честь 100-летия пограничной службы Беларуси с черной плитой, изображающей пограничный дозор.
Путь пошел снова вдоль одноэтажных деревянных домиков слева и двухэтажных домов справа, один из которых был восемнадцатого века с каменным первым и деревянным вторым этажами.
Справа промелькнуло огороженное пространство с надписью «Мини-рынок». Но в этот час никого здесь не было. Наверное, все торговали в центре.
Через метров сто дальше сливались две улицы, и в этом месте стояла на прямоугольном постаменте стела с гербом Шклова наверху – большими весами с одной чашей. На постаменте на одной грани выло выгравировано «Шклов 1535», на трех остальных – вид древнего города и виды ратуши.
Вскоре за стелой сплошной ряд домов заканчивался. Мне же предстояло идти вперед по асфальтовой пешеходно-велосипедной дорожке вдоль шоссе на Могилев на первый взгляд не меньше километра. Оглянулся назад. Над городом возвышались шпиль ратуши и большие «луковицы» православного храма. Но где-то тут должен стоять и костел. Так ничего же не выдавало признаков его присутствия. Странновато...
Слева от дороги текла большая река, на холме над которой стояло одинокое кирпичное здание, похоже, типа поста водоохранной зоны. Напротив кирпичного здания, через узенький проток располагалась утопающая в зелени деревьев группа домов, к которой вели два моста – автомобильный и пешеходно-велосипедный.
Справа путь в некотором отдалении сопровождала высокая гряда холмов и маленький пруд перед ними. Казалось, что Шклов и окрестности кто-то специально отгородил от внешнего мира с южной стороны. Прошел по мосту над протоком. Направо в гору уходило шоссе к фабрике газетной бумаги. Между прудом и холмами стояли деревенские домики, жители которых наверняка занимались хозяйственными делами. Дышалось легко и свободно.
Никаких указателей на исторические достопримечательности не было. В направлении кладбища от шоссе перпендикулярно отбегали деревенские улицы, на одну из которых свернул. Снова шел по карте, и карта привела к месту.
К старому еврейскому кладбищу в Шклове от подножия холма ведет уникальный для Беларуси архитектурный и культовый элемент – лестница с высокими стенами, над которой раньше была деревянная крыша. Лестница пока выглядела деталью, выпадающей из пейзажа – будто кто-то оставил бетонный желоб на зеленом склоне. Рядом на штыре была укреплена охранная табличка с названием объекта – «Чистилище». Название от того, что живые, которые вносят покойного по этой лестнице, помогают очиститься ему от грехов.
У этого памятника есть и другое название – Бисхайм. Но я так и не мог толком разобраться, то ли Бисхайм – это место захоронения, то ли весь комплекс в целом.
У лестницы находилось много рабочих, которые приводили в порядок территорию и ремонтировали лестницу. Впрочем, разрешили подняться по ней без проблем. Широкие каменные ступени уже были изрядно вытерты, но прочны. При подъеме возникали смешанные скорбно-торжественные чувства. А какие бы чувства возникали, если бы еще и крыша сверху была? На верхней площадке у лестницы стоял уже современный круг столбов с неровными вершинами, очень напоминающий модель Стоунхенджа. На верху холма находились захоронения узников гетто, расстрелянных во время Великой Отечественной войны.
Пошел обратно в город, сначала по грунтовой улице, изобильно поросшей по обочинам у нежилых домов высокой травой, потом по асфальтированной между домами с высокой оградой, а потом и по уже пройденной дорожке вдоль шоссе. С моста увидел здание, похожее по архитектуре на костел без башни с характерной полукруглой апсидой. Может быть, это и есть костел?
А пока спустился к большой реке. Со стороны шоссе берег был покрыт бетонными плитами. Другой берег, очень низкий, украшали растущие вдоль деревья.
От ранее увиденной с моста группы домов в зелени веяло патриархальным покоем. Даже припаркованный на участке микроавтобус не нарушал общей гармонии.
Снова поднялся на шоссе. Силуэт здания, напоминающего костел, опять исчез из поля зрения. Ну не мираж же это был!
Пошел по улице, на которой он должен был находиться, и через метров двести здание костела снова показалось слева от улицы, ведущей в центр. Простой прямоугольный объем с боковыми фасадами, украшенными плоскими полуколоннами. По обеим сторонам от входа с готическим окном над ним передний фасад украшали тоже полуколонны, но граненые.
Дверь была открыта. Ура! Но оказался открыт только притвор. Вход в скромно декорированный модельный зал преграждала закрытая металлическая решетка, через которую можно было разглядеть висящие иконы, Распятие и алтари.
Еще несколько поворотов по городским улицам, и я снова у музея.
Музей начинается с небольшой выставки в этнографических мотивах у лестницы, но сразу мы перешли к истории одного из интереснейших особняков Беларуси, который даже в энциклопедии архитектуры значился как «Шкловский особняк». Он принадлежал министру путей сообщения Российской империи в 1892-1894 гг. Аполлону Кривошеину. Особняк был довольно большой, располагался в городском парке, который А. Кривошеин обустроил. На фотографиях особняк выглядит очень красивым, но, к сожалению, сгорел в начале двадцать первого века. Музейные работники успели спасти несколько декоративных элементов и несколько изразцов.
Как посчитало общественное мнение города, в Шклове семь чудес – ратуша, Бисхайм, герб города, огурец, каменный крест во дворе православного храма, зуб мамонта в музее и нижненский ров. Четыре первых я уже успел увидеть.
Пятый – зуб мамонта весом в три с половиной килограмма – лежал в первом зале музея, посвященном эпохе палеолита. Зуб был найден почти в дату открытия музея (2007 год, когда в Шклове проводили праздник белорусской письменности). Второй зуб, весом более двух килограммов, найденный гораздо позже, находится тут же. Палеолит – он везде палеолит, а вот истории городов все-таки отличаются.
Гид Ирина сообщила, что Шклов – единственный город в Беларуси, который три раза менял место расположения. К тому же он был единственным городом в частном владении, который имел магдебургское право.
Да и год основания города доподлинно неизвестен. В летописях упоминается, что в 1535 году город сгорел. От этой даты все и пошло. Но ведь раз сгорел, то уже был! Вот и Сигизмунд Герберштейн в своих записках о путешествии в Московию писал, что летом 1526 года в Шклове был такой мороз, что вымерзли огурцы...
Название города происходит от реки Шкловянка. Но и название реки должно от чего-то происходить. Наверняка от слова «шкло» (стекло). Тогда где-то рядом должны были это стекло производить. Вроде бы старую гуту (производство стекла) в окрестностях нашли, но доподлинно об этом неизвестно.
Первое место расположения города – городище в нескольких километрах от нынешнего города. На макете – деревянная крепостная стена с множеством домов внутри – такая же картина, как на постаменте стелы с гербом. Там постоянно производили раскопки археологи – Ирина стала называть перечень фамилий и – не знаю, за кого она меня посчитала – сказала: «Вы знаете их». Я скромно молчал, потому что точно знал только одну фамилию и еще одну-две слышал.
Часть раскопок со старого городища находится в музее.
Для меня самым любопытным оказались донышки керамической посуды с клеймом, изображающим подобие дракона. Пояснение на белорусском языке указывало, что это «люты звер» безо всякого названия. Ирина сказала, что его иногда называют «шкловская собака», но она склоняется к мнению, что это «цмок» – белорусский дракон.
Еще она обратила внимание на хорошей работы крест-мощевик («энкалпион») 12 века, на несколько небольших скандинавских крестов и на печать, когда-то бывшую частью перстня.
До пожара Шклов принадлежал Гаштольдам, а потом перешел к Хоткевичам. Хоткевичи построили город на новом месте, гораздо южнее, там, где я шел к еврейскому кладбищу. Макет второго города выглядел по-другому – ограда вокруг, а внутри замок. Раскопки на том месте, как сказала Ирина, свидетельствуют о «замковой» культуре, – цветная керамика, стеклянная посуда, курительные трубки и даже бронзовая копоушка. Город был издавна многоконфессиональным. Даже мусульмане проживали. Во время русско-польской войны семнадцатого века в городе была ставка царя Алексея Михайловича, который при отступлении вывез и мастеровых людей, один из которых – Клим Михайлов – вырезал иконостас Новодевичьего монастыря в Москве, который Ирина назвала шедевром мирового уровня. Второй иконостас Клима Михайлова – в церкви в Могилеве – не сохранился.
Один из Хоткевичей – Александр – основал имение (фольварк) Александрия, которое я уже проезжал, когда ехал из Орши на дизеле.
Во время Северной войны в Шклове был военный совет Российской армии, на котором было приняло решение вступить со шведами в битву при Лесной.
После пожара в 1769 году новый владелец – Чарторыйский – построил город уже на месте, где Шклов и стоит сейчас. От ратуши новый город и строился с регулярной прямоугольной планировкой, которая до сих пор сохранилась.
После первого раздела Речи Посполитой Чарторыйский не стал присягать на верность Екатерине Второй, и она выкупила имение Шклов, чтобы потом отдать его Григорию Потемкину. Потемкин заложил во Шклове часовую фабрику (о шкловских часах я где-то читал раньше как об очень качественных), но вскоре потерял интерес к городу. Следующим владельцем стал Семен Зорич, которому Екатерина Вторая город подарила.
Во время русско-турецкой войны Зорич попал в плен и, чтобы спасти себе жизнь, назвался генералом (хотя был в чине майора). Как генерал он был выкуплен из плена. Но обман раскрылся, и возмущенная императрица вызвала Зорича к себе, чтобы разобраться, кто такой «генерал Зорич». Зорич сказал императрице, что назвался генералом, чтобы спасти себе жизнь и еще послужить Ее Величеству. Ответ Екатерине понравился, майор был прощен и еще действительно послужил, дослужился до генерала-лейтенанта, некоторое время был фаворитом, но потом был отправлен со двора в Шклов. Правда, Екатерина бывала в Шклове, прежде всего во время поездок в южные земли, и каждый раз Зорич пышно ее принимал, устраивая триумфальные арки при въезде в город и при выезде из него. А улица, по которой проезжала императрица по городу, долгое время называлась Екатерининский тракт (теперь «70 лет Победы»).
Даже комната для приема государыни была оформлена как комната в ее дворце. Для императрицы Зорич устраивал спектакли и салюты. В Шклове побывал инкогнито и австрийский император Иосиф Второй, и, как говорит городская легенда, предместье города Августово было построено для встреч Екатерины со Станиславом Августом Понятовским.
Годовой доход Зорича был примерно 100 тыс. рублей, но эти деньги он тратил в том числе и на благотворительность.
Зорич открыл в Шклове военное училище, которое просуществовало 20 лет, и из его стен вышли более 600 будущих офицеров и инженеров. После смерти Зорича училище переводили из города в город, и в конце концов оно оказалось в Москве и стало Первым кадетским училищем. Крепостной театр Зорича влился в Мариинку, где блистали сестры Азаревич.
Но при всех своих достоинствах Зорич был страстным игроком в карты и мог проиграть 50 тыс. за вечер.
А.С. Пушкин, который тоже побывал в Шклове и услышал об этом (Зорич к этому времени уже почил), сделал его прототипом Германа в «Пиковой даме».
Зорич принимал у себя практически всех. Говорят, что, когда у Екатерины спрашивали, где искать того или иного пройдоху, она отвечала: «Ищите у Зорича».
Однажды его это очень сильно подвело – Зорич принял братьев Зановичей, которые привезли с собой машинку для печатания сторублевых ассигнаций. Подделку выявили – на ней была латинская буква «i», которая не использовалась в печати настоящих купюр. Для расследования из Санкт-Петербурга приезжал Г.Р. Державин. Братьев наказали, Зорич остался непричастен, но машинку для печатания так и не нашли.
Потом Зорич наделал долгов, училище сгорело, и после смерти генерала местным евреям-кредиторам Зорича отдали его архив. Вот и заворачивали товары в бумаги из архивов бывшего фаворита.
Хоть сам Семен Зорич так и не женился, но потомки из его рода еще недавно были живы. Артист американского балета Джордж (Юрий) Зорич даже приезжал в Шклов и принимал участие в съемке фильма «Шкловский офорт».
Многие задавали вопрос – почему Екатерина Вторая передавала Шклов своим фаворитам. Считали, что князь Чарторыйский при отъезде спрятал в Шклове часть своих сокровищ и архивов, и фаворитам ставилась задача их отыскать. Но ничего не вышло. Тем не менее один из Чарторыйских в 1812 году с французами зачем-то приехал в Шклов. Горожане обратились к нему просьбой о помощи в решении вопроса не разрушать город. Князь провел переговоры с французами, которые назвали размер контрибуции. Горожане собрали необходимую сумму, и город остался цел.
Пожалуй, этот раздел музея самый живописный за счет манекенов в цветных костюмах той эпохи, за счет посуды и декораций. Тут скорее передан дух эпохи, чем соблюдена аутентичность экспонатов. Да какой же музей может обойтись без легенд и баек?
Но что ставка М.И. Кутузова, откуда он отправился к Березине, была неподалеку от Шклова – факт.
В XIX веке Шклов был лишен статуса города и превратился в местечко. Но деловая жизнь в нем не закончилась. Еще в восемнадцатом веке в Шклове проживали представители 45 профессий, которые платили изрядные налоги. Да еще налоги с транспортировки товаров по Днепру (а я-то думал, что тут за речка такая!). В XIX веке годовой провиантовый сбор (сбор со всех ввозимых и вывозимых товаров) составлял 50 млн. рблей (корова стоила 25 рублей).
И даже первые еврейские купцы, вошедшие в первую гильдию, были из Шклова. В городе находился Центральный кагал Северо-Западного края. Значение Шклова в иудаизме было сравни Бердичеву на Украине.
А еще во Шклове родился усовершенствовавший ксилофон М. Гузиков, с девяти лет проживал «отец русской социал-демократии» Павел Аксельрод, родился Моисей Марголин – секретарь редакции энциклопедии Брокгауза и Ефрона.
Значение города увеличилось, когда Аполлон Кривошеин добился, чтобы через Шклов провели железную дорогу, соединяющую Санкт-Петербург с Одессой. Жива история, что в одну из своих автомобильных поездок на службу в Шкловский храм прибыл Николай Второй с наследником престола.
Конечно, были в музее и разного вида весы-безмены, изображенные на гербе города. И вот интересная находка – на чердаке одного из старых домов нашли огромное количество ненадеванных пыльных лаптей. Музейщики предположили, что они предназначались для бойцов рождающейся Красной Армии.
На фоне легенд и историй из прошлого разделы после 1917 года были не так уже интересны. Хотя во Шклове жил и один из матросов команды крейсера «Аврора», который не ходил на торжественные собрания с рассказами об Октябрьской революции, а также жил один из первых бойцов, награжденных орденом Красного Знамени во время советско-польской войны 1920 года, Иван Тишерский.
Что характерно – Могилевская уездная газета тогда называлась «Соха и молот», а Шкловская районная сейчас называется «Ударный фронт».
Диорама с изображением двора машинно-тракторной станции, второй в Белоруссии (первая была в Дзержинске), ей руководил партизан Герой Советского Союза Алексей Клещев, которая немного не дожила до своего 90-летия – расформировали.
Небольшой раздел о времени репрессий – открытое окошко в тюремную камеру со свисающими списками репрессированных и впоследствии реабилитированных. Фанерный ящик, похожий на почтовый, со зловещей надписью «Для заявлений».
В начале Великой Отечественной война возле Шклова на Днепровском рубеже держали оборону воины Казанской стрелковой дивизии, и потом ежегодно, в доковидное время молодежь Татарстана приезжала на место сражений.
Во время войны на территории района действовал партизанский отряд «Чекист». Кроме всего прочего, шла и пропагандистская война. С одной стороны – призывы фашистов к партизанам не верить командованию и переходить на сторону немцев – Красная Армия не вернется. И подписана листовка «Жители Белыничского района». С другой стороны, призывы партизан к фашистским прислужникам одуматься и бросать службу у немцев и сводки о победах Красной Армии.
Самые черные страницы во время войны – в городе было сразу три гетто, и точное число погибших никто не знает...
Как водится, стенды с фотографиями знаменитых уроженцев района. Район очень гордится, что здесь родился А.Г.Лукашенко. И точно – актер Петр Алейников тоже родом отсюда!
Ирина рассказала, в каком направлении пойти, чтобы посмотреть старую застройку – все на юг от ратуши. Как замечу четырехскатную крышу – то это точно бывший еврейский дом.
Домов с четырехскатными крышами было в изобилии – и деревянных, и каменных. Белый дом с надписью и охранной табличкой «Синагога XVIII век» представлял собой прямоугольный двухэтажный объем, к которому были пристроены одноэтажные «крылья». Другие каменные дома были с нарядными наличниками и находились в стадии реставрации.
Вернулся к собору, чтобы взглянуть на шестое чудо – каменный крест. Прихожанка, которая старалась мне помочь, все время показывала на стоящий на земле крест металлический.
Оказалось, что каменный крест небольшой – меньше метра высотой. Он прятался под кустом можжевельника.
Глянул на грандиозные позолоченные «луковки», напоминающие по форме плоды инжира, на массивных толстых барабанах и зашел внутрь. Внутри чувствовался объем собора, прежде всего за счет высоты. Много икон разного времени письма. Было светло и душевно.
Однако пора было и подкрепиться, тем более что в музее сказали, что до седьмого чуда – ниженского рва можно добраться только на автомобиле.
Зашел в кулинарию рядом, съел три пирожка с повидлом – вот не разучились их делать в районном общепите, – и снова пошел «утюжить» улицы в поисках старой застройки. И тут вспомнил, что в Шклове работает масло-сыродельный завод. А не привезти ли домой сыра из Шклова?
Магазин при заводе был открыт, но продавщица сказала, что ни сыра, ни масла завод не делает, а название поменять не могут. Пришлось купить творог, ряженку и сливки (оказались очень вкусными). Пошел груженный на площадь с памятником огурцу искать мемориальный знак в честь столетия районной газеты. Огурец стоял, все также печально смотря на рынок.
Знака нигде не было. Заметил только модель глобуса с изображением силуэта Республики Беларусь, на котором было написано «Я (сердечко) Шклов». На глобус опускался голубь с двумя обручальными кольцами.
Вздохнул от неспособности найти, отошел от глобуса и тут заметил на нем маленькую табличку «От газеты «Ударный фронт». Так вот какой он, этот знак.
Продолжил путь через парк. Деревья в парке явно насчитывали пару сотен лет каждое. Расстояние же между ними были приличное – места для прогулок было более, чем достаточно. И тень по всей территории.
Спросил у сидящего на скамейке молодого человека, наблюдающего за двумя детьми – а где тут Екатерининская липа? Молодой человек переспросил – может, дуб? – там, впереди.
Толстое дерево я нашел, но, судя по листьям, это все-таки была липа. Липа стояла на некотором расстоянии за смотревшими друг на друга памятниками – Семену Зоричу и В.И.Ленину. Такая вот эстафета времен.
В городе вовсю цвела сирень, и я шел на вокзал по цветочной аллее, окруженный ароматами. Город «зашел».
